Схиигумения Фамарь, в миру княжна Тамара Александровна Марджанишвили (Марджанова), родилась 1 апреля 1868 года в Грузии. После кончины родителей она приняла постриг в монастыре святой равноапостольной Нины в Бодби с именем Ювеналия. В 1905 году указом Святейшего Синода она была назначена настоятельницей Покровской женской обители в Москве. В 1910 году ее заботами началось строительство Серафимо-Знаменского скита под Москвой, где в 1915 году она была пострижена в великую схиму с именем Фамарь.
В 1924 году скит был закрыт. В 1931 году схиигумению Фамарь с двумя сестрами ее обители арестовали и приговорили к ссылке в Иркутскую область. После окончания срока ссылки она, уже тяжело больная туберкулезом, вернулась в Москву и 23 июня 1936 года отошла ко Господу.
22 декабря 2016 года Священный Синод Грузинского Патриархата принял решение о канонизации преподобноисповедницы Фамари (Марджановой).
28 декабря 2017 года Священный Синод Русской Православной Церкви постановил включить имя святой в месяцеслов, с определением празднования ее памяти 10/23 июня, как это установлено в Грузинской Церкви. (по материалам azbyka.ru)
Руку помощи матушка-настоятельница протянула последнему наместнику Чудова монастыря в Кремле епископу Арсению (Жадановскому) и его духовному собрату – архимандриту Серафиму (Звездинскому), впоследствии – епископу Дмитровскому. В документальных источниках написано, что после закрытия Чудова монастыря они поселились в Серафимо-Знаменском скиту по благословению Святейшего Патриарха Тихона.
«Святейшему Патриарху было известно о высоте духовной жизни матушки Фамари. Ее огромная любовь к преподобному Серафиму Саровскому, встречи со Всероссийским пастырем отцом Иоанном Кронштадтским, более чем за 20 лет предсказавшим ей пострижение в великую схиму и игуменство в трех монастырях, – все это способствовало формированию внутреннего мира Матушки. Люди, которые живут искренней духовной жизнью, притягивают к себе как магнит. Матушка, судя по всему, уже тогда была центром духовного притяжения. Зная будущих священномучеников Арсения (Жадановского) и Серафима (Звездинского) как глубоких молитвенников, Патриарх Тихон понимал, что Серафимо-Знаменский скит – именно то место, где они найдут то, что дорого и созвучно их внутреннему устроению. Безбоязненно принявшая изгнанников матушка-настоятельница окружила их заботой, построив близ скита киновию с домовой церковью преподобного Арсения Великого – небесного покровителя владыки Арсения. В ней затворники ежедневно, в течение полутора лет, с осени 1918 по 1919 годы совершали Божественную литургию. Занимались они науками и церковным творчеством, к чему лежала душа. Вспомним, что, будучи наместником обители в Кремле, владыка Арсений сделал ее одним из центров духовного просвещения Москвы и всей России (ключевую роль в этом сыграли издание «Духовных дневников», которые высоко ценились верующими за их содержательность; издание для народа специальной религиозно-просветительной литературы под названием «Лепта обители Святителя Алексия»; выпуск журнала «Голос Церкви»). Если брать в целом его духовно-литературное наследие, оно весьма значимо. Центральное место в нем занимает «Духовный дневник», актуальный и для современного читателя, ищущего ответы на вопросы своей внешней и внутренней жизни, а также рукопись «Воспоминаний о семи церковных деятелях», куда вошли биографии лично известных ему людей, среди которых отец Иоанн Кронштадтский, протоиерей Алексий Мечев и другие. Для нас же в этом контексте важно, что такой подвижник был старцем матушки Фамари и многих скитянок. Его сотаинник архимандрит Серафим (Звездинский) тоже почитал владыку Арсения как старца. А приютившую их обоих матушку Фамарь он ласково называл «мамусей», «родной». Спустя годы, в своем письме из заточения, уже епископ Дмитровский Серафим рассказывал «мамусе» о дивном сне на Лубянке, в котором ему явился Господь. В этом письме, написанном красивым бисерным почерком и хранящемся у нас, он называл схиигумению Фамарь «маленькой в мирском и большой в духовном». Владыка-мученик ценил ее прежде всего за то, что молитвенный строй она ставила выше всего остального, и это рождало в скиту дух тишины и созерцания. Он вспоминал ее маленькие аналойчики, перед которыми невольно склоняются колени. И сама она была такая маленькая, крохотная!» (из беседы с игуменей Иннокентией (Поповой))
Письмо Серафима (Звездинского) схиигумении Фамари (Марджановой) (отрывки):
«[Я] видел в сонном бдении — легком сне на Лубянке, когда валялся, яко скот (какой и есть в действительности), на нарах, в грязи, табачном дыму… Вхожу в какой-то глубокий темный подвал, подземелье, сыро, жутко, овладевает уныние, отчаяние невыносимое, чувство брошенности. Вдруг светлая полоска… Вглядываюсь — все светлее… светлее. Вижу изумленными очами седалище, а на нем возседает Христос. Но такой, как изображается Он беседующим с самарянкой, весь в белом-белом одеянии, якоже белильник не может выбелить на земле. Лицо Его такое же, как на картине Плацгорта, [когда] благословляет Он ее. (Помнишь, мы вместе любовались ею в красках, она у Сани есть). Увидав это, я остановился, и обрадованный, и пораженный, изумленный и устрашенный. Дух захватило мой: хотел говорить, молиться Ему — не мог. Не отверзая уст своих, яко нем стоял; Господь, тако узренный мною, посмотрел на меня всепрощающим взором. «Если, — подумал я, — сейчас такой взор Его проницательный, каков же будет Он на Страшном Суде?» Так я и не вымолвил ни слова, в изумлении будучи. Посмотревши на меня, Господь простирает руку Свою, указывая ею горе, и быстро встает, идет из этого подземелья решительной, быстрой походкой, я стою в страхе и трепете, и, продолжая идти, рукою зовет меня за собой. Исполненный уже не только страха, но и неизреченной радости, я пошел за Ним, удивляясь необыкновенной белизне Его ризы и как бы ослепленный блеском ее. Господь подходит к высокой винтовой лестнице, поднимается быстро-быстро вверх — лестница крутая, узкая. Я опять остановился. Тогда Господь обернулся в мою сторону, воззрел на меня, окаянного, а так как я стоял внизу и не входил еще ни на одну ступеньку, то Господь дал мне знак рукою Своею, — решительно-властно сделавши сие мановение. Сам остановился, ожидая, когда взойду к Нему. И так мне было сладко, когда я стал подниматься. Вывел Он меня на широкую площадку и светлую. Здесь от избытка сердца я, упавши ниц, воскликнул: «Господь, Господь, Господь!!!» Но Господь скрылся от взоров моих. Очнувшись, я почувствовал великое умиление. Это было в 4 часа утра. Смотрю… кругом все сияет, вверху меня дремлет человек… Встал в углу, прочитал молитву наизусть, причастился… Потом все встали, начался шум, гам, песни, ругань, всякие неистовства. У меня «тишина велия», будто один хожу, тяну четки, радость неизреченная. Дивно. Сознание, что на груди Святые Дары, ободряет и всякий страх отгоняет. И понял я тогда, что написано в книге Псалмов: «расширил еси сердце мое -в тесноте Ты дал мне простор». Слава Тебе, Господи! И сейчас, когда припоминаю, согревает, и особенно до слез умилительно, что стоял и ожидал Господь. Так всегда Он ждет нас, маловерных и нерешительных…»